Глава 3-я, в которой обнаруживается пропавший, потерявший память о прошлом, а происшествия на съемке кинокомедии становятся началом цепи странных событий
Фома с удовольствием сморкнулся в пол и вытер нос рукавом рясы. Каждая тачка уже давалась с трудом. Возраст-то к шестидесяти. Каждый раз, опрокинув уголь из тачки в угол котельной, Фома садился у печи передохнуть.
Тридцать с лишним лет в монастыре. Целая жизнь. Вернее, полжизни. Первую половину своей жизни Фома не помнил, никак не мог вспомнить. Он оказался одним из тех, кто теряет память о прошлом. Его нашли спящим на куче угля в котельной монастыря. Монахи разбудили, попытались узнать, кто он такой, но не добились ничего, даже имени не узнали. Найденыш, наморщив лоб на каждый вопрос, твердил: “Не знаю!”.
Невысокого роста, плотный, в свитере и джинсах, трезвый, без документов. Время было советское, кэгэбэшное. Появление неизвестного человека, словно свалившегося с неба, а может, вылезшего из преисподней, сулило неприятности. Его, тем не менее, накормили, умыли и повели к настоятелю. Тот тоже пробовал дознаться, кто же это такой, но и он не смог. Тогда игумен повелел оставить потерявшего память при монастыре.
Нового трудника назначили трудиться в котельной – возить уголь и топить печи под котлами. Летом он мел дорожки и помогал братии в хозяйственных делах. Чтобы как-то звать, дали ему имя – Иван.
Потом Ивана приобщили к службе, стали брать на литургии, научили молиться, дали читать Евангелие и святоотеческие книги. В углу котельной появилась иконка. Как-то так со временем он стал послушником, а там и принял монашеский постриг с именем Фома. Так выпало по календарю.
Фома был старательным, кротким, малоразговорчивым. Выглядел задумчивым, словно все пытался что-то вспомнить и не мог. Время от времени он удивлял братию своими способностями к технике. То холодильник починит в трапезной, а то и телевизор в келье настоятеля. Объяснить ничего он не мог – просто делал руками. Фома оказался полезной находкой.
Сейчас, через тридцать лет жизни в монастыре он был не просто умелец на все руки. Фома стал старцем. Мог заглядывать в будущее. К нему приходили за советом. Несмотря на авторитет, он наотрез отказывался перебираться в келью из своей котельной. Так и жил в ней. Память так и не возвращалась к нему. Одно о себе Фома знал точно – мед он любил всегда. Особенно гречишный!
– Звони Киврину” Это надо гасить! Вызывай срочно!, – в голосе Фомы было предостаточно тревоги.
Майор Фома Брыль как старший дежурной смены и просто опытный оперативник почувствовал, что происшествие может привести к весьма нежелательным последствиям. Фома почувствовал опасность. Капитан Ковров кивнул и позвонил Киврину на домашний телефон.
– Срочно приходи! У нас…, – и Ковров не нашел подходящего номерного кода для ситуации.
Лейтенант Киврин примчался буквально через несколько минут и нашел дежуривших в подвальном пункте управления московских технарей то ли взволнованными, то ли испуганными.
– Короче, тут такое дело!, – начал Фома. – У нас тут люди стали через стены проходить…
На телемониторах и в динамиках было все, что происходит в номерах гостиницы “Суздаль”. Фома сделал звук погромче и показал пальцем на экран с изображением гостиничного номера режиссера, в котором собрались актеры, осветители, операторы и вообще все. Что-то явно происходит, что-то ненормальное.
– … никому ничего не говорить!, – запальчиво и грозно, хотя и в полголоса вещал режиссер. – Если кто-то узнает, съемки запретят, а нас будут таскать по допросам эти…
Режиссер многозначительно поднял глаза к потолку. Почти в объектив скрытой телекамеры. Кто-то из собравшихся покивал головой. Говоря киношным языком, сцена выглядела так. В центре комнаты, опершись локтями на колени и понурив голову, сидел актер играющий в снимаемой кинокомедии главного героя – влюбленного молодого человека Ивана Пухова, Иванушку. Возле него на корточках сидела, стараясь заглянуть ему в лицо, актриса, играющая возлюбленную Пухова. Над актером возвышался в дорогом атласном халате режиссер, который и обращал свою проникновенную речь к собравшимся.
Случилось нечто из ряда вон выходящее. Съемки сюжета, в котором главный герой должен научиться проходить через стену, чтобы ночью пробраться в квартиру к главной героине, затянулись за полночь и шли плохо. Кроме прочего, актер был под хмельком еще с обеда, и похоже, как-то умудрялся добавлять в ходе съемок, что мешало ему сыграть, как следует.
Режиссер злился и ругался. Актер в ответ препирался. В воздухе давно пахло скандалом. Все вокруг нервничали, определенно устали и хотели спать. В какой-то момент режиссер – опытный руководитель и человековед – решил, что лучше прекратить съемки и снять напряжение, дать всем выспаться, а актеру протрезветь. Он, полушутя обращаясь прежде всего к актеру, но и ко всем, объявил:
– Завтра с утра продолжим съемки! Кое-кому быть трезвым, как стеклышко, и не пить! А-то гляди – запру на ключ в номере!
– А я могу через стены проходить!, – хмельно парировал актер.
Он сделал такое же движение, как и во время снимаемой сцены – шагнул к стене, прижался к ней и… Исчез! Режиссер и все видевшие это оцепенели. Потом истошно завопила какая-то эмоциональная актриса. Это вывело всех из ступора, но ввело в панику. Люди заметались по съемочной площадке. Несколько мужчин попробовали осторожно приблизиться к стене и даже ощупывать ее. Один из них стал кричать в стену, звать актера.
Режиссер пришел в себя и стал короткими властными командами наводить порядок и приводить людей в чувство. Скоро ему это удалось.
В дверь ворвался и с порога распростерся ниц исчезнувший актер. Он замычал что-то, и все поняли, что актер изрядно пьян. Его подняли, посадили в центре комнаты и попытались привести в чувство. Безуспешно!
Скоро, и это еще одно подтверждение опыта и мудрости режиссера, он оценил и то, что случилось, и что может последовать за этим. После инструктажа, тоже умело проделанного, режиссер сел в свое режиссерское походное кресло. Собравшиеся зашушукались, обсуждая и гадая, что же произошло.
Кто-то предположил версию о том, что съемки волшебной сказки разбудили дремавшее волшебство. Кто-то другой доказывал, что актер обладает уникальными паранормальными способностями, которые просыпаются в нем, когда тот пьян. Было мнение, что актер вовсе не прошел через стену, а просто был похищен в этот момент инопланетянами в летающую тарелку, которую многие видели в небе над Суздалем.
Разговоры постепенно разгорались, становилось шумнее, и тут раздался стук в дверь. Вошел лейтенант Киврин. Он официально представился оперуполномоченным КГБ, достав, развернув, свернув и убрав красную книжечку служебного удостоверения.
– Прошу всех оставаться на своих местах!, – строго произнес он штамп, пришедший в голову. – Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
Тем не менее, Киврин отправил всех по своим номерам в гостинице, наказав находиться там и никуда не отлучаться. В номере, где велась съемка, остались лишь режиссер и скрючившийся на стуле актер.
– Что произошло? Расскажите все обстоятельно и без утайки!, – строго начал допрос лейтенант и жестом предложил режиссеру сесть в свое кресло.
– Мы снимали эпизод. Прохождение Иванушки через стену, – болезненно нахмурясь начал рассказ режиссер. – Сняли несколько неудачных дублей. Я решил прекратить съемки и перенести их на завтра. Велел актеру как следует выспаться. Он, знаете ли, заявился на съемки “под шофэ”.
Режиссер кивнул головой в сторону актера. Тот, похоже, уснул, сидя на стуле. Киврин что-то строчил в блокнот.
– И тут я ему и говорю, дескать, не вздумай пить, а не то запру на ключ. А он! А он мне – “Я могу проходить через стены!”. И прошел! Вот так взял и прошел!, – режиссер говорил возбужденно.
– Как это прошел?, – в упор взглянул в глаза режиссеру Киврин.
– Вот так вот подошел к стене, привалился к ней и прошел через стену, – режиссер явно вспоминал картину произошедшего, что Киврин четко увидел по “глазным сигналам доступа” – этому его научили на курсах контрразведки.
– И все же!, – допытывался Киврин. – Вспомните точно, что вы видели? Актер пролез через стену? Его часть уже была за стеной, когда другая еще оставалась в комнате?
Режиссер снова переместил глаза вправо вверх, восстанавливая в памяти картину события.
– Н…н…нет! Он, – и режиссер кивнул головой на сидящего актера. – Он подошел к стене, привалился к ней, и… Исчез? Да! Исчез!
– В одно мгновение или как бы растворяясь?, – настойчиво допытывался Киврин, и снова наблюдал “глазные сигналы доступа”.
– Сразу! Весь! Моментально! Был – и нету!, – выпалил режиссер, и он явно не сочинял, а считывал из памяти то, что видел.
– Вспомните! При исчезновении актера был ли какой-то звук или… запах?, – Киврин дорисовывал картину, наблюдая как глаза режиссера перемещаются сначала в одну, потом в другую сторону.
– Нет! Не было ни какого-либо звука, ни запаха, – ответил режиссер уверенно.
– Значит, актер просто исчез?, – задал Киврин резюмирующий вопрос.
– Получается, так! Взял и исчез! В одно мгновение, – согласился режиссер.
– Просто исчез возле стены?, – уточнил Киврин.
– Да! Просто исчез возле стены!, – режиссер был обескуражен такой точкой зрения на произошедшее.
Киврин покивал головой, дописал что-то в блокнот, убрал его во внутренний карман пиджака, встал из-за стола и подошел к покоившемуся на стуле актеру.
– Бесполезно! Он мертвецки пьян!, – в интонациях режиссера проступил его собственный актерский стаж.
Киврин кивнул, оценив степень опьянения актера.
– Мы поговорим с ним позже и в другом месте. – Начальство из областного управления КГБ после доклада Киврина наказало особо внимательно следить за актером и передать его направленной в Суздаль опергруппе. – А пока мы поговорим с вами о нем.
Киврин тактически замолчал, давая режиссеру собраться с мыслями.
– Ну, что я скажу? Талант! Конечно же, талант! Но характер…, – и режиссер изобразил позой что-то, что, должно быть, означало сложный характер актера. – Ну, пьет! Как все талантливые люди!
Зазвонил телефон в гостиничном номере. Киврин поднял трубку. Дежурная по гостинице сообщила Киврину, что приехали его коллеги. Он спустился вниз, догадался, кто старший в опергруппе, представился ему и коротко доложил о происшествии. Киврин поздоровался с другими тремя сотрудниками. Все спустились в подвал. Киврин набрал код на замке. Подождал. Никакого ответа. Дверь никто не открыл. Киврин приложил ухо к железной двери.
– Там тихо, товарищ майор!, – доложил Киврин.
Майор отодвинул Киврина в сторону от двери, приложил к ней ухо и послушал сам. Тихо! Постучал кулаком в дверь и снова прислушался.
– Скворцов! Давай-ка за инструментами!, – скомандовал старший группы одному из сотрудников.
– Есть!, – Скворцов ушел и вскоре появился с чемоданом.
Раскрыв чемодан, выбрал подходящие инструменты, что-то послушал стетоскопом, постучал молоточком, потом просверлил несколько отверстий и вдруг… распахнул дверь. Киврин заглянул внутрь и открыл рот от удивления.
В подвальном помещении было пусто. Ни людей, ни всей той техники и приборов, столов и шкафов вдоль стен. Не было и дивана, на котором дежурные сотрудники спали, сменяя друг друга. Ничего! Только одинокая лампочка горела под потолком. Все содержимое комнаты – специального пункта управления – исчезло! Исчезли два сотрудника. Но самое удивительное то, что на стенах не осталось ни электрических розеток, ни жгутов кабелей, ни даже отверстий от крепления всего этого. Девственно чистая комната и одинокая лампочка в патроне на проводе из потолка.
(Продолжение следует!)
Сергей Александрович Русаков.
25 марта 2018 года.
Вагон метро.
